Завод к моему приходу располагался на территории незаконченного зернохранилища и представлял большую строительную площадку. Вся она была изрыта траншеями для прокладки коммуникаций, которые докапывали и подчищали вручную рабочие Среднеазиатских республик (узбеки, таджики, киргизы и др.). Одеты они были плохо в национальных халатах, которые не застегивались и подвязывались поясами, мерзли, голодали, смотрелись измученными. Зато руководили ими молодые, крепкие грузины, одетые в полувоенную форму, и на фоне предыдущих выглядели значительно лучше. Несколько цехов, таких как автоматный, тракторный, моторный, прессовый, ремонтный и инструментальный, размещались зернохранилищах, построенных из кирпича, с тонкими стенами и легкой крышей. Остальные использовали различные деревянные сараи, которые можно было быстро построить либо приспособить, чтобы укрыться от ветра и снега. Плохо было с наличием электроэнергии, которую вырабатывал энергопоезд, с частыми перебоями подачи днем и особенно ночью. Нам говорили, что это временно, а дальше будет лучше, строится заводская теплоцентраль (ТЭЦ), которая обеспечит цехи не только электричеством, но и теплом.

Основные усилия строительных организаций направлялись на строительство заготовительных цехов: сталелитейного, чугунолитейного и кузнечного. Первым из них произвел поковки кузнечный цех, начинавший работу в зернохранилище. Со слов участников- организаторов производства, в таких условиях начиналась сборка первых тракторов (АСХТЗ, НАТИ), первый из них был изготовлен в трудное время для Родины – 24 августа 1942 года. Готовым его с конвейера на заводскую площадку вывел слесарь сборщик Павел Киневич, которого я знал и дружил с его старшим сыном. Картина такого события была странной, кругом пустырь, недостроенные корпуса, все изрыто, и даже глазам не верилось, что трактор двигался. Для таких как я было удивительным, чтобы понять, что свой рубцовский трактор мог выходить так же, как когда-то харьковский. Те трактора, предположительно, собирались из деталей, привезенных с заводов Харькова и Сталинграда, потому что первые и очень важные детали мотора, без которых нельзя было собрать не только трактор, но даже мотор, тогда в автоматном цехе еще не изготавливались. Массовое изготовление следующих тракторов начиналось со второй половины 1943 года, о чем знали все коллективы цехов завода, и отмечалось это событие как большой праздник.

Один из всех цехов – автоматный размещался на западной окраине территории завода, в самых низких кирпичных складах бывшего зернохранилища. Состояли они из трех помещений и располагались в один ряд с небольшими разрывами между ними. Цех предназначался для изготовления мелких прессовых и механических деталей на комплектование моторов и тракторов. По своей структуре состоял он из двух производств: основного и вспомогательного. Основное занималось непосредственно выпуском деталей, а вспомогательное обеспечивало его всем необходимым для нормального функционирования. Станочный парк цеха был различным и состоял из прессов, механообрабатывающих станков, накатных машин, протяжных станов и других видов оборудования. Автоматным он назывался потому, что основным станочным оборудованием были одношпиндельные и многошпиндельные токарные автоматы. Запустить в работу автоматы мешал не только холод, но еще отсутствовал калиброванный стальной (прутковый) металл, который получить было невозможно. Для его изготовления было организовано волочильное отделение, позволившее получить калиброванный прокат из горячекатаных прутков. Технология протяжки заключалась в нагреве прутка на всю длину в пламенных печах, а затем протягивании его через отверстие плашки на меньший диаметр от двух до трех миллиметров. Работа проводилась в неотапливаемом помещении, хотя там были печи, у которых можно было погреть только руки, но не обогреть ноги и тело. Условия работы были тяжелыми и грязными, работали мужчины пожилого возраста, состоявшие в трудовой армии. В конце 1943 года сменили их военнопленные: немцы, австрийцы, венгры и др., среди которых оказались два австрийца из г. Вены, земляки моего мастера И. И. Махта. От них ему удалось кое-что узнать о родном городе, где он позже оказался. Мне ежедневно приходилось там бывать, ремонтировать и менять станочные приспособления, общался с ними, но редко: во-первых, языка не понимал, а во-вторых, не разрешалось.

Забегая вперед, коснусь еще и японских военнопленных. Появились они в городе в 1946 году, которых я раза два видел на заводе, когда их водили на работу в сталелитейный цех. Следующий раз встретился с ними в собственном доме, стоявшем на окраине города. Рядом с домом проходил ручей, у которого обваливались берега, вот там работали японцы и укрепляли их. Случилось это летом в субботний день, в самом начале работы. В окно я смотрел на военнопленных, когда пошел дождь, они бросили работу и спрятались под навесом дома, прямо у окна. Для шутки я жестом руки пригласил их в дом, и конечно не ожидал такого, когда они вмиг заполнили прихожую. Мать пекла лепешки и они с жадностью смотрели на них, ей ничего не оставалось делать, как разламывать и раздавать лепешки кусочками. Они поочередно подходили, кланялись, брали лепешки и выходили по одному. На стене висел портрет брата-офицера, на который они заинтересованно смотрели и задержались, в прихожую быстро вошел их офицер, подал короткую команду и они исчезли в миг. С того времени я их больше не видел, хотя они еще долгое время находились в городе, а баня на западном поселке, где они мылись, так и называлась Японской на долгие времена.

Возвращаясь к автоматному цеху периода войны, в котором основное производственное оборудование располагалось в среднем помещении, где изготавливались различные детали для моторов и тракторов. В одном из трех оборудовали и организовали столовую, там рабочие получали хлеб и горячий обед один раз в сутки. Этим избавились от громадных очередей в общезаводской столовой. Зимы в тот период были особенно суровыми, а в помещениях казалось еще холодней, потому что люди были плохо одеты и голодные. При таком холоде токарные автоматы работать не могли, в них замерзала смазка и особенно охлаждающая среда сульфофрезол, которым требовался подогрев. У станков разводили костры, от которых пользы было мало, зато от смрада дышать было трудно. Затем построили печки из кирпича, по всему пролету цеха с двух сторон, которые также тепла не давали, но дымили поменьше. При всех принятых мерах, токарные автоматы так и не запустили, до самой весны не работали. Вместо автоматов детали делались на непроизводительных токарных станках, поскольку потребность была еще невелика. В мастерской приспособлений, где было мое основное рабочее место, стояла металлическая печка (буржуйка), она давала немного тепла и выручала нас. У нее грели ноги и руки, которые постоянно мерзли от соприкосновения с бетоном и холодным металлом. В ней же готовили (пекли) деликатес из сахарной свеклы, которую тайком брали из буртов, хранившихся у железной дороги, по пути на работу. От нее распространялся такой запах, против которого даже не мог устоять И. И. Махт, хотя он тому не потворствовал.

Режим работы был для всех одинаков, по двенадцать часов в сутки, без выходных и праздников. Коллектив мастерской нельзя было назвать молодежным, а более правильно – юношеским. Самыми старшими среди нас были два мастера из Харькова: Иосиф Иосифович Махт и Семен Федорович Ельшин. Чуть раньше нас начинали работать выпускники железнодорожного училища Сережа Капустин, Миша Вольхин и Дуся Маслихова. Двоих из них летом 1943 года призвали в Красную Армию, что с ними стало дальше – неизвестно. После них остались такие как и я. С Папушевым Федей мы пришли из одной группы училища. Гена Абасов и Вася Кузнецов из эвакуации, первый из Харькова, второй из Воронежа. Витя Петров из Ленинграда, Зеня Музыканский из Кисловодска. Боря Мясников, Маша Золотоножка и Витя Левченко – местные городские. Юра Петров – особая личность из Москвы, сын генерала, которому было всего четырнадцать лет, часто преподносил нам уроки, о которых мы не знали.

Осенью 1943 года к нам пришли двое инвалидов войны, молодые ребята имели ранения в ноги, сильно хромали. Поставили их учениками: ко мне Петра Ваулина, а Василия Шмакова токарю Гене Абасову. Петров был вольно определяющим и продолжал устраивать разные шутки. Однажды попросил Шмакова пойти и размочить стальной пруток, потому что его не берет резец. Тот принял за истину, пошел к пожарному щиту, опустил пруток в бочку с водой и не выпускал его из рук, как ему было сказано. Пожарник увидел постороннего человека, подошел к нему и спросил, чем он занимается. Василий на полном серьезе ответил, что размачивает метал. Пожарник был пожилым и понял бессмысленность занятия, обругал его и прогнал. Об этом все были, конечно, извещены, а исполнитель был сильно посрамлен долгими насмешками. Юра у нас долго не задержался, в конце 1943 года с матерью вернулся в Москву. Тогда, даже в таких трудных условиях, юные рабочие не унывали. Способные токари: Гена Абасов и Маша Золотоножка, стоя за станками, от холода ног приплясывали и распевали русские и украинские песни.

Для развлечения заводской молодежи, осенью 1944 года открылся молодежный клуб, в подвале бывшего спортивного зала педагогического училища переведенного в село Веселоярск, и занятого женским общежитием. Там каждый вечер устраивали танцы под духовой оркестр и баян. Тогда, не смотря на тяжелое время, проявлялся интерес и к спорту. Летом 1944 года тренер из эвакуации Писарев организовал юношескую футбольную команду «ТОРПЕДО», в дальнейшем превратившуюся в команду республиканского значения среди городов Сибири. Там выросли многие настоящие мастера футбола и хоккея, среди них выделялся своим мастерством одаренный игрок Анатолий Воронин, мой родственник и друг Виктора Вуячича. Комсомольским вожаком в автоматном цехе была одна девушка – Маша Гридчина, красивая блондинка, всегда аккуратная с красивой прической, ходила без головного убора, в белой шубе военного покроя. Долго в цехе она не задержалась, видимо куда-то перевели, а заменила ее уже скромная деревенская девушка Нина Мерзлякова.

В мастерской мне приходилось работать меньше, а больше на производственных и холодных участках. Там обслуживал различную оснастку, устранял поломки, происходящие по причине холода, от которого замерзали смазка и охлаждения. Самым трудным периодом работы были ночные смены, когда, казалось, отдал бы все за минуту сна, особенно перед утром. Работал, стоя у верстака, который был сделан под взрослого человека, а я был не таким, чтобы руками доставать тиски, поэтому приходилось под ноги подставлять деревянные ящики. При наступлении ночной дремоты ноги подкашивались, и я падал, что не ускользало от острого глаза мастера И.И. Махта, который отпускал нелестные замечания по моему падению.

Махт по национальности был австриец-политэмигрант, родом из Вены, бежавший от режима Гитлера, которого он лично знал и вел борьбу с ним. Перед гражданской войной в Испании, он прошел военную подготовку в СССР в г. Рязани и направлен был в Испанию. В составе Республиканцев защищал Республику до ее падения. Затем интернировался во Францию, в лагеря для перемещенных лиц, где получил случайное освобождение. В СССР вернулся нелегально, с помощью лагерного начальника-коммуниста, через нейтральные страны. С ним прошел такой же путь хорват Вуячич, сын его Виктор из самодеятельного солиста на заводе, стал заслуженным артистом Белорусской ССР. В Рубцовске они вместе оказались эвакуированными с тракторным заводом из г. Харькова, а Махт затем стал мастером мастерской автоматного цеха, откуда начиналось наше знакомство с ним. Человек он был культурный и профессионал высокого класса, требовательный к себе и также и к нам. Мы, мальчишки, первое время не могли смириться с его требованиями, но со временем привыкли и благодарны были ему за то, что дал много полезного не только для работы, но для жизни. Бывали случаи, когда ночью не оказывалось срочной работы и можно было вздремнуть, но только не у Махта. Он быстро находил нам занятия по изготовлению различного инструмента для себя. Такая работа стоила большого труда, все детали делали вручную, без применения станков, кроме сверлильного. Учил постоянно работать напильником, опиленные поверхности изделий поверял точным контрольным инструментом (угольником) и при обнаружении неровностей требовал исправления. Когда противились требованиям, изделия выбрасывал и требовал повторения. Так научил нас делать приспособления и инструменты, которые в мирное время делали на точном - универсальном оборудовании.

Слесари работали на станках, потому что саночников не хватало на производственных участках, а в мастерской тем более. Все станки в мастерской были отечественного производства и подолгу отработали, кроме одного универсально-фрезерного, полученного по ленд-лизу из Америки. На нем были дополнительные приспособления, которые превращали его в универсал, заменявший нам фрезерный, расточной и сверлильный станки. Подобного я больше не встречал на протяжении многих лет работы, хотя бывал на различных заводах страны. Он хорошо послужил нам с напарником при изготовлении холодных штампов уже в послевоенный период.

Трудности военного времени преследовали меня постоянно и особенно зимой 1943-44 гг. были самыми тяжелыми. Постоянно мучил голод, питался в столовой один раз в сутки, жил далеко от завода и ходил на работу по ж. д. путям. Основным питанием был всё-таки хлеб, полученную пайку съедал почти за один раз, редко оставалось граммов сто пятьдесят на обед. Так продолжалось до весны 1944 года, и как-то знакомый земляк сообщил мне радостную весть о том, что мой отец из далекого поселка переехал на жительство в деревню Березовку, расположенную в семи километрах от города и завода. Такое событие стало большим благом для меня, а вызывалось это тем, что мои братья были на фронте, сестра учительствовала далеко от дома и каждый год в разных школах района. После отъезда отца мать с небольшим хозяйством оставалась одна в поселке, а уж летом 1944 года пришлось мне перевозить ее в Березовку. Для этого отец взял двух быков, запряженных в телегу с высокими бортами, и отправил меня поселок. Шестьдесят километров преодолел за день благополучно, за оставшуюся часть вечера и ночи разобрали строения, погрузили на телегу и утром отправились в обратный путь. Доехали до плотины через речку Кизиха, а было это в начале жаркого дня, быки увидели воду и прямо с высокого берега рванули в речку. Телега перевернулась, и весь наш груз свалился в воду, на наше счастье на месте происшествия оказались местные пожилые мужчины, которые помогли извлечь телегу из воды, собрать и погрузить имущество. Дальше уже без приключений мы добрались до нового места жительства родителей, где они и прожили до конца 1946 года.

Жить на квартире было сложно, поэтому была острая необходимость в собственном жилье, такое построить в период войны было почти не возможно. К счастью отец был опытным строителем и решил построить избу из земляного дерна (пласта). Рядом с выбранным местом под строительство находился большой луг, который заливался весенним паводком и затем зарастал плотным травяным покровом, из него получался хороший дерн. Напахать его нужно было плугом, и потому нам пришлось опять воспользоваться быками. Пока готовились, время шло, было около двенадцати часов жаркого летнего дня, после чего приступили к пахоте. Прошли два круга, и вдруг от плуга оторвалось дышло, быки почувствовали облегчение, рванулись с места пахоты и убежали во двор стоила, до которого было около двух километров. Отец расстроился, все бросил и ушел в дом, где квартировали. Мать расплакалась и смотрела на меня, как на спасителя, из жалости к ней долго не раздумывал, бросился догонять тех упрямых быков, понимал, что если не сделать намеченную работу в тот день, то быков больше не получим. Догнал их уже у стоила, где они с жадностью пили воду из старицы. Пришлось взять толстую хворостину и гнать их к месту пахоты, после чего работа шла хорошо, и до конца дня напахали дерна с запасом. Вечерами, в течение недели, с помощью соседей, сложили избу из двух комнатушек, и получилось терпимое жилье. Животным пристроили двор с плетневыми стенами из хвороста, который заготавливали рядом в рощах.

Близость родителей было большим счастьем для меня: летом ежедневно после смены бывал у них, семь километров преодолевал без затруднений, питался и отдыхал вполне удовлетворительно. Зимой было сложней, но все равно раз в неделю получалось навестить их. Помогал им по хозяйству, заготавливал топливо, кормил, поил скот, убирал снег и др.

На заводе были некоторые сдвиги хотя и медленно, но наступали улучшения. В начале 1944 года стабилизировалось обеспечение цехов электроэнергией, ввиду пуска новой теплоэлектроцентрали (ТЭЦ). Зимой в цех подвели центральное отопление, убрали дымившие печи, а на освободившихся площадях устанавливали поступавшее станочное оборудование. После длительного простоя с большим трудом запустили многошпиндельные токарные автоматы, которые давно были закуплены за границей, в основном в европейских странах. Производительность их была низкой, и они не обеспечивали потребностей производства. Весной 1944 года автоматный цех был переведен на новые площади хотя и старого, но лучшего механо-сборочного корпуса, в котором кроме автоматного было еще несколько цехов. Автоматный размещался там в более просторном и теплом помещении, хотя и на трех площадках. Еще появилась одна приятная новость, поступили новые американские автоматы, пяти модификаций, с высокой производительностью и широкими возможностями по выполнению технологических операций таких, как точение, сверление, нарезка резьбы и др. Выпуск отдельных деталей на них достигал от пятисот до двух тысяч штук в смену, в зависимости от сложности и конфигурации их. В то же время строился рядом новый корпус, куда уже второй раз переводился автоматный цех и находился там до конца шестидесятых годов. Поступившие автоматы запускались и отлаживались при моем непосредственном участии.

В то время бывший начальник цеха Вениамин Наумович Либанов, хороший специалист, организовал бригаду из трех человек, куда включил и меня. Все работы проводились во внеурочное время, после смены оставались на три-четыре часа и работали до завершения отладки станка, готового к производству деталей, и сдавали производственникам. Оплаты за работу не было, а выдавались нам стахановские талоны на горячие обеды в столовой, по ним обедали и уходили отдыхать.

Новые автоматы освоили довольно быстро, а было их более двадцати. Этим и обеспечивалась полная потребность в деталях. Работа на новых автоматах требовала новые подходы к их обслуживанию потому, что на всех станках стояла автоматическая защита, со световой сигнализацией, от неисправностей и аварий. Бывало всякое, вставил в шпиндели станка непромытые прутки металла, станок отключался, не отрегулировал зажим заготовок или остались заусенцы на заготовках, повторялись остановки и др. Пока все не изучили и не устранили причины, происходили аварии станков. Важно отметить, что токарные автоматы высокопроизводительное оборудование без, которого не обходится не один машиностроительный завод, причем обслуживались они, как правило, одним наладчиком по нескольку станков от трех до семи. Такими наладчиками в автоматном цехе долгие годы были: Михаил Саломонов, Василий Лисицин, Валерий Измайлов, Яков Вуячич и др. Михаилу Семенцову было присвоено звание Героя Социалистического труда с вручением ордена Ленина и Золотой медали в 1983 году. Высокая производительность таких автоматов была там, где на них применялась групповая обработка и полная концентрации станков на одном участке, что и было достижением автоматного цеха.

Во время своей работы мне постоянно приходилось бывать на производственных участках, куда доставлял отремонтированные или изготовленные приспособления, а также устанавливал их на станки и отлаживал на изготавливаемых деталях. Так поступал потому, что на станках работали пожилые женщины и молодые девушки, которых должны были обслуживать наладчики, а их не хватало, и тогда я подменял их. Совмещение установок и наладок позволяло мне приобретать опыт производственника на разных типах оборудования, что помогло в дальнейшей работе.

К окончанию войны наращивался выпуск тракторов, а значительная часть станочного оборудования не обеспечивала требуемого роста производительности труда. Ему требовалась модернизация, а также улучшение конструкции оснастки и инструмента. Одной из технических мер оказалась пневматическая система закрепления деталей на многих станках вместо ручных. Изготовление и установка пневматических приспособлений возлагалось на мастерскую, что позволило поднять производительность станочного оборудования и труда рабочих, получить значительный экономический эффект и обеспечить возросший ритм производства. Полученный опыт позволил мне изготовить пневматическое фрезерное приспособление, представленное экспонатом на ВДНХ, за что я был награжден медалью выставки.

В начале 1944 года в цех завезли два американских фрезерных полуавтомата для фрезерования шлиц на корончатых гайках, которых требовалось в больших количествах. Поступили они как бывшие в употреблении, но оказались новыми, просто были грязными от небрежного хранения. Оказались они просто чудом, на них смотрели не только с интересом, но и с большой надеждой мастера и руководители служб. К сожалению, на первых деталях радость омрачилась поломкой зажимных приспособлений: оказалось, что зажимные приспособления были изготовлены для строго определенных размеров фрезеруемых гаек по высоте. Получение таких гаек с автоматов не получалось, а вводить дополнительные операции было не выгодно, тогда пришлось искать более простой выход. Нашел его профессионал И.И. Махт, предложивший изменить конструкцию зажимных приспособлений, вместо слабых и состоящих из трех частей, на усиленные одинарные. В результате установки новых приспособлений станки работали производительно и решили проблему изготовления малых корончатых гаек. Такие сложные и простые технические проблемы, на производстве бывали часто, но специалисты находили пути их решения, и производство действовало без перебоев даже в сложные времена.

Об окончании Великой Отечественной войны я узнал ранним теплым утром 9 мая 1945 года. Выходя на работу, услышал радостные выкрики работающих, идущих на смену, а также ружейные выстрелы из окон домов сливались в общую радость жителей поселка. Все работающие первой смены проходили через проходную завода и останавливались на центральной площади завода им. М. И. Калинина, где было уже много народа и сооружена площадка с трибуной для проведения митинга. Ровно в восемь часов на трибуну поднялся директор завода Александр Александрович Ежевский и произнес зажигательную речь, вызвавшую слезы на глазах у большинства участников митинга. И тот день стал выходным и большим праздником всех.

Для меня и моих родных он был двойным, потому что мои родные братья выжили, пройдя через все тяготы войны. Старший Кузьма в конце июня 1941 года в составе автороты прямым сообщением из Перми направился под Смоленск, где получил первое боевое крещение. Дальше с тяжелым гаубичным полком прошел часть России и Украины, Молдавии, Румынии, Австрии и Германии, где и закончил свой боевой путь. Домой вернулся в конце 1945 года целым, но больным, прожил недолго. Боевой путь его отмечен медалями: За Отвагу и Боевые Заслуги.

Второй брат Николай в декабре 1940 года в возрасте семнадцати лет из Рубцовского педучилища поступил в Канскую военную авиационную школу (КВАШ). Закончил ее досрочно, прошел неудачную практику, получил контузию и по требованиям войны был переквалифицирован в артиллериста. В такой профессии участвовал в форсировании больших рек: Дона, Днепра, Буга, Вислы и Одера. Освобождал Россию, Белоруссию, Польшу и Германию. Закончил боевой путь в Германии западнее Берлина, в г. Ратэнове, в звании командира батареи противотанковой артиллерии 76 миллиметровых пушек. Оставаясь в армии, закончил Ленинградскую Академию связи им. С. М. Буденного и продолжал службу в военных научных организациях до ухода в отставку в звании полковника-кандидата технических наук. Полученная специальность пригодилась в народном хозяйстве, где проработал до глубокой старости. За заслуги на фронте и в мирное время награжден многими орденами и медалями СССР и России.

После торжества на заводе начиналась мирная жизнь, хотя мало что изменилось. Работа велась уже в новых условиях мирного времени: единственно чувствительным событием стал переход на восьмичасовой рабочий день. Летом 1946 года, начальник автоматного цеха В. Н. Либанов привез из Харькова чертежи холодных штампов для изготовления картонных тракторных прокладок, которые в то время изготавливались вручную с значительными трудовыми затратами. Перевод их на штамповку давал значительный эффект, который сдерживался невозможностью изготовления самих штампов. По причинам того, что инструментальное производство было перегружено более срочными заказами, В.Н. Либанов принял решение изготовить штампы в цеховой мастерской. Поручил это мне и моему сменщику Николаю Егоровичу Яровому, опять же во внеурочное время, но уже с дополнительной оплатой. Изготовление растянулось на три месяца, труд наш оплачен был не очень высоко, но мы и тем были довольны, поскольку другой возможности для подработки не было.

В конце 1945 года мастер мастерской И.И. Махт был откомандирован за границу в его родной город Вену на должность начальника автоинспекции одного из районов столицы Австрии. Нам назначили нового мастера –Владимира Алексеевича Леоновича, пожилого человека и далекого от нашей профессии, который в работу мастерской особенно не вникал, но зато каждому из нас давал различные ласковые прозвища. К нам относился по-отечески и предоставлял полную свободу действий, позволял каждому принимать самостоятельные решения и справляться с возложенными обязанностями.

Ритм производства постепенно стабилизироваться, и позволял работающим выкраивать свободное время для личных целей, в частности для поступления на вечерние отделения школ, средних специальных и высших учебных заведений, филиалы которых открывались на заводе. Дальнейшему развитию производства способствовало поступление в цех нового станочного оборудования, и особенно токарных автоматов Киевского и Московского заводов, а так же станков из Германии по репарациям. Удачными оказались шлифовально-доводочные станки, которые хорошо зарекомендовали себя в технологическом отношении, были легкими и простыми по устройству. Применялись они на операциях отделки (доводки) плоскостей на уплотнительных кольцах (деталях) входивших в ходовую подвеску трактора, обеспечивали высокую точность и чистоту поверхности. Они явились образцами для отечественной станкостроительной промышленности, которая выпустила такие же, но более сложные и не надежные станки подобного типа, они плохо управлялись и отлаживались с трудом.

В начале 1950 года на заводе начиналось освоение нового, дизельного трактора ДТ-54 вместо трактора, выпускавшегося с бензиновым двигателем. Переход на новый трактор требовал проведения большей технической подготовки производства, для чего надлежало изготовить десятки тысяч видов нестандартного оборудования, приспособлений, инструментов и др. Завод не располагал достаточными мощностями, поэтому кроме изыскания технических мер, требовались и другие, организационные. Нужны были хорошие руководители, таким был начальник автоматного цеха В. Н. Либанов, профессионал, считался заметной личностью и пользовался доверием у руководства завода, поэтому его и назначили возглавлять инструментальное производство. На его место в автоматный цех направляли разных варягов со стороны, не имевших должного производственного опыта и знаний специфики производства, что приводило к печальным последствиям в работе цеха.

Автоматный цех всегда без посторонней помощи находил выходы из трудного положения, а поэтому его нужды на изготовление оснастки и инструмента принимались в последнюю очередь. В таком положении цех отставал от графика освоения изготовляемых деталей на новый трактор ДТ-54 и становился тормозом выпуска его. Директор завода А. А. Ежевский лично решил исправить положение в цехе, пришел в кабинет начальника цеха и потребовал собрать руководителей участков и служб участвующих в освоении нового производства. Выступил перед ними и сделал заявление такое, что за низкий технический уровень в организации подготовки производства заместителя начальника цеха Тубалова Павла Михайловича решил освободить от занимаемой должности и перевести на рядовую работу. Понижение было не таким строгим, а только до заведующего техническим бюро, зато после такого события заказы цеха на оснастку и инструмент стали исполняться наравне с другими цехами. Положение изменилось, за полугодие освоение нового производства хорошо продвинулось, и цех вышел из прорыва. К удивлению, в период освоения целины тот же П. М. Тубалов был откомандирован в Чарышский район Алтайского края, где работал директором совхоза Белоглазовский и был награжден орденом Ленина за достижение высоких урожаев зерновых. В начале 1970 года он вернулся в город Барнаул на моторный завод, где работал начальником отдела товаров народного потребления, постоянно участвовал в торговых ярмарках, на них мы встречались с ним как родные.

В начале 1953 года мне предложено было занять временно место в техническом бюро цеха, где я, видимо, и остался бы на постоянно, если бы не одно обстоятельство. Старший мастер одного производственного участка Евгений Васильевич Васильков решил уволиться в связи с возвращением в родной город Минск и просил меня заменить его. Предложенная работа в техническом отношении была мне знакомой, но были сомнения, сработаюсь ли с людьми, а было их там больше восьмидесяти и главное – все женщины, кроме двух сменных мастеров. Долго не решался и наконец согласился, но еще нужно было получить одобрение мудрого начальника цеха Александра Васильевича Дюфур, прибывшего на завод после десятилетнего отбывания в лагерях. Согласие он дал с условием, что я должен был работать лучше, чем Васильков. К моему счастью условия я выполнил, но работать с ним пришлось совсем мало, потому что он ушел из цеха на повышение, начальником производства завода, где ему не повезло. Вскрылись какие-то недостатки в производстве запасных частей, в чем он оказался крайним и был освобожден. Затем назначался главным технологом, получил разрешение на возвращение в г. Ленинград, и завод покинул с обидой.

Коллектив участка был хорошо организован, и продолжал работать и благополучно без случаев травматизма, кроме одного запомнившегося мне на всю жизнь. В обеденный перерыв молодая работница Валя Черенкова фрезеровала шлицы на больших гайках, четырьмя дисковыми фрезами, на горизонтально-фрезерном станке. После постановки гаек, как надлежало, не перешла на противоположную сторону станка, а включала, перегнувшись через него. Тогда уже на работающем станке коснулась фрез, которые и захватили ее одежду. Спас случай, при котором она успела упереться руками за верхний кронштейн станка и удержалась, но полностью оказалась раздетой прямо передо мной. Там я оказался один, растерялся, не решаясь подойти к ней. Выручила мастер Екатерина Зюзикова своим неожиданным появлением. Быстро сообразила, сбросила с себя халат, накрыла пострадавшую и увела ее в здравпункт. К ее счастью обошлось все испугом, случайно избежала трагедии.

Несколько позже я заканчивал машиностроительный техникум, и после окончания его в 1954 году вернулся в цех, где уже был новый начальник цеха Александр Сергеевич Земских, выходец из своего коллектива. На первой встрече он сообщил мне о том, что в цехе начиналась структурная реорганизация по объединению производственных участков и соответственно сокращению мастеров. Среди старших мастеров я был молодой, и поэтому для меня намечалась новая работа, а на переходный период он предложил поработать начальником смены. По положению начальник смены должен был руководить производственной сменой, по выполнению плана, всеми участками и обеспечением сборочных цехов завода деталями и узлами. На практике сложилось так, что они превращались в диспетчеров, сдавали готовую продукцию, обеспечивали ритмичную работу конвейеров и добивались получения нужных заготовок из металлургических цехов.

Таких начальников было трое, кроме меня двое бывших военных. Николай Давыдович Бахтин отставной майор, прослуживший долгое время в армии был дисциплинированным и исполнительным, но с низким общеобразовательным уровнем и совершенно не обладал производственным опытом. Поэтому зачастую терялся в решении простых производственных вопросов и прибегал к помощи других. Прямой противоположностью ему был Борис Семенович Орановский, тоже участник войны, хотя и сержант молодой, но более грамотный, обладал своим редким стилем работы, которому его не учили, он позволял ему хорошо ориентироваться в различной обстановке. По пути на работу он успевал посетить сборочные цехи, установить обеспеченность их автоматными деталями, отклонения вносил в листок бумаги четким каллиграфическим подчерком, умещавшимся в ладони руки. Появлялся на смену полностью готовым к работе, порой даже не нуждался в получении информации от сменяемого коллеги. Решительность его поступков иногда доходила до казусных пределов: оправдывал он их так, что для достижения цели все средства хороши, говорил, так его учили на фронте.

По сравнению с ними мне было намного проще, большей производственный опыт позволял мне решать любые проблемы вплоть до изготовления, отдельных деталей в отсутствии нужных работников. Тогда мне казалось, что та работа не благодарна, хотелось нового, но на ней я научился многому и особенно – быстро ориентироваться в сложной обстановке, главное – быстро находить нужные выходы и решения. Представилась возможность изучить стиль работы диспетчерского аппарата завода, узнал недостатки в работе сменных руководителей сборочных цехов, которые зачастую свои задержки в работе конвейеров пытались перекладывать на поставщиков. Там мне пришлось поработать меньше двух лет, но и за то время я много познал нового, чего казалось уже быть не могло.

Во второй половине 1955 года у меня новая работа, с назначением на должность заместителя начальника цеха по производству. Тогда стало сложней потому, что вся ответственность за производственную деятельность цеха, возлагалась на меня. Мой предшественник оставил работу раньше моего назначения, и потому традиционной передачи не состоялось, пришлось вживаться в новую должность самостоятельно. Облегчением перехода оказалась все-таки предыдущая работа, которая во многом помогла быстро освоиться. Успехи на новой работе во многом зависели от действия оперативно- производственного планирования действующего производства, которым предусматривалось производство деталей на товарный выпуск моторов, тракторов и запасных частей к ним, а так же заделов на пополнение незавершенного производства.

Цех работал хорошо, и производство собственных деталей было успешным, а вот с деталями из сторонних заготовок были сложности, чем вызывались сдержки в поставке их сборочным цехам, частому дефициту. Обращение руководителей автоматного цеха к заводским службам, да и к руководству завода наладить ритмичную поставку заготовок металлургическими цехами, не давали положительных результатов, а продолжалось такое постоянно. Тому причин было две: недостаток производственных мощностей в кузнечных и литейных цехах, а также отсутствие у них должного оперативно-календарного планирования производства, которое подменялось диспетчированием. Недостаток заготовок приводил не только к нарушениям ритма работы конвейеров, но и подрывал выполнение плана производства автоматным цехом. Создавался такой парадокс, когда по собственным деталям было перепроизводство, а по сторонним систематическое невыполнение. Для выполнения плана приходилось применять различные манипуляции по замене отдельных заготовок металлом, искать сторонние заказы, увеличивать запасы в сборочных цехах и др. По оценке руководства завода автоматный цех был на хорошем счету и не вызывал у них головной боли, а на отдельные задержки сборок не обращали должного внимания, поскольку у других было еще хуже.

Важной примечательностью в работе автоматного цеха была групповая обработка деталей на токарных автоматах. Внедрялась она в 1945 году, почти одновременно с поступлением в цех новых американских станков. Основой групповой обработки был квартальный график запуска в работу деталей на автоматах, который действовал до конца 1970 года, а утратил свое значение по причине расформирования специализированного участка автоматов. Тогда их включили в поточные линии механической обработки, при этом не получили ожидаемых результатов. Удивительным было слышать то, как методы групповой обработки настойчиво насаждались научными учреждениями уже позже в шестидесятых годах и преподносились как новшество. Метод групповой обработки на автоматах позволил участку выйти из прорыва и все годы работать планомерно. Автором разработки группового графика был все тот же мудрый начальник цеха Либанов, но стоило перейти ему на инструментальное производство, как началась чехарда в работе участка. Пришлые мудрецы решили игнорировать график и тем самым парализовали ритм. Скоро нужда заставила вернуться к прежнему порядку, и все стало на свои места уже в 1954 году. Удивляться приходилось тому, что групповой метод не применялся в других цехах, которые постоянно тормозили производство завода. Так могли работать цехи: прессовый, кузнечный и др.

Долгие годы автоматный цех работал устойчиво, чем и воспользовалось руководство завода. Третий механический цех в 1962 году не справлялся с производственными заданиями и долгое время тормозил ритм работы завода. Вот тогдашние руководители завода взяли и присоединили его к автоматному цеху, в составе которого он исправился и работал нормально. Численность объединенного цеха составляла тогда около тысячи человек. Руководил им молодой начальник цеха, мой двоюродный брат Алексей Павлович Козлов и настолько успешно, что был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Впоследствии стал главным технологом завода и ушел на пенсию при начавшемся развале завода.

Чем дальше, тем легче мне становилось работать, потому что коллектив работающих был квалифицированным и работоспособным, а потому своих неразрешимых проблем не возникало, а если и были, то разрешались по-разному. Зато на заводе случалось всякое и зачастую они прямо или косвенно касались автоматного цеха.

Вспоминается такой случай во время войны, когда двух специалистов завода: Вениамина Моисеевича Ясногородского и Зиновия Семеновича Харитонова командировали в США, откуда они привезли технологию термообработки поверхностного слоя деталей в среде электролита. Внедрение проводилось на многих деталях, в том числе и на автоматных. На установленном в цехе полуавтомате закаливали головку толкателя шатунного клапана. За внедрение нового метода им была присуждена государственная премия и звания лауреатов, дальше они работали на заводе. Ясногородский руководил научно-исследовательским бюро (ЦНИБ), а Харитонов возглавлял центральную заводскую лабораторию (ЦЗЛ). В половине шестидесятых годов на заводе стало известно, что главный металлург Самуил Маркович Прейгерзон и начальник ЦЗЛ Харитонов не решили какую-то техническую проблему в металлургическом производстве завода, за что лишились занимаемых должностей. Прейгерзон уволился и переехал в г. Барнаул на преподавательскую работу в политехнический институт, а Харитонова отправили на должность начальника термического цеха, с которым соседствовал автоматный цех и пользовался его услугами.

Мне приходилось ежедневно посещать Харитонова и напоминать ему о необходимости термообработки тех или иных деталей к нужным срокам. Встречи у нас с Харитоновым проходили постоянно и однообразно, я заходил в кабинет к нему видел сидящим его за столом в руках с лупой, с помощью которой он читал музыкальные ноты. Молча выкладывал папиросы и конфеты, предлагал мне угощаться, а сам продолжал начатое. Моего терпения хватало на несколько минут, приходилось его прерывать и передавать ему список срочных деталей, который он спокойно принимал, а меня выпроваживал с обещанием все сделать в срок. Следующим утром его обещания оказывались не исполненными, значительная часть деталей оставались не обработанными после, чего стало ясно о бесполезности дальнейших встреч с ним. Пришлось все вопросы решать с начальниками смен, что оказалось проще и надежнее, без вмешательства Харитонова.

Бывали отдельные случаи, когда производственный процесс прерывался возникающими проблемами в технологии, которые не устранялись техническими службами вовремя, а как бы, не желая того, перекладывались на плечи производственников, которым раздумывать было некогда, за ними стояли конвейера и требовали деталей. Так, на протяжении существования автоматного цеха в нем изготавливалась деталь-палец шатуна с высокими техническими требованиями как по размерам, так и по чистоте поверхности. Однажды зимой 1958 года, вдруг детали забраковали в моторном цехе, которые не комплектовались с шатунами, по полноте наружного диаметра. Разборкой возникших причин занимались производственные исполнители и технического контроля двух цехов. Детали из автоматного цеха уходили в пределах допуска, а возвращали их полными. После возврата в автоматный цех детали оставляли в теплой мерительной комнате, через короткий промежуток времени перемеряли их, они становились годными. Тогда установили, что размеры изменялись по причине разницы температуры в двух цехах. Однако создать одинаковые условия по всему маршруту перемещения деталей не удавалось, тогда приняли техническое решение – изготавливать детали трех групп с допусками от минимальных до максимальных размеров.

Второй подобной деталью был болт шатуна, нагруженная и ответственная деталь дизельного двигателя, при обкатке которого оборвался шатун и произошла авария – разнос двигателя. В аварии вначале обвинили автоматный цех в поставке некачественного болта, но впоследствии обвинение не подтвердилось. Однако случай не оставили без решения, вспомнили о новой конструкции болта с усиленной накатанной резьбой вместо нарезной на замену его. Новый болт освоили быстро, но он плохо комплектовался с гайкой, хотя в отдельности каждый из них были качественными и отвечали техническим требованиям. Причиной видимо было то, что резьба производилась разными инструментами. Гайка либо не навинчивалась на болт, либо навинчивалась с люфтом. Выходом из положения было принято так называемое техническое решение, болт с гайкой поставлять на сборку комплектно без трудоемкости, а это не позволяло поставить рабочего для выполнения необходимой операции. Тогда пришлось заниматься такой несвойственной работой от наладчика до старшего мастера.

Неприятный, но характерный случай произошел с остановкой сборки двигателей в 1956 году из-за не поставки автоматным цехом детали – пальца паразитной шестерни, а случалось такое неоднократно. Причин тому было две: неудачная конструкция пальца и не отработанная технология термообработки. Готовые детали браковались до двадцати процентов от изготавливаемых партий. Однажды в обед мы с начальником технического контроля – Николаем Андреевичем Булыгиным находились у стола, на котором лежала очередная партия забракованных пальцев. Неожиданно к нам подошел директор завода Виктор Алексеевич Каргаполов, поздоровался и спросил, почему остановили сборку двигателей. Булыгин показал ему забракованную партию деталей и покритиковал конструкторов за неудачную конструкцию пальца, поскольку знал, что директор завода был главным конструктором. Он промолчал, но попросил Булыгина отобрать из партии несколько штук пальцев до изготовления новых. Пальцы исправили и отправили на сборку моторов, а Каргаполов, оставшись с нами, рассказал анекдот. Как однажды один мужчина в жаркий летний день шел в деревню и ел вишню до оскомины на зубах, остальную выбросил на дорогу, затоптал и ушел дальше. На обратном пути устал, захотел пить и увидел брошенную вишню, поднял ее, потер в ладонях и съел, так поступили и мы, но решения пока не нашли.

Со дня организации автоматного цеха существовала проблема с изготовлением центрирующих штифтов (шц-4 и шц-8), т.е. деталей малых диаметров от четырех до восьми миллиметров, с точностью диаметра до двенадцати микрон. Шлифовка их проводилась на громоздких бесцентровых шлифовальных станках, технически не пригодных для шлифования малых диаметров. Детали во время шлифования выбрасывались абразивными кругами и разлетались во все стороны участка, а собранных оказывалось меньше половины, к тому же часть из них не отвечала техническим требованиям. Зимой 1957 года завезли новый австрийский шлифовальный станок с бункерным устройством, для шлифовки деталей малого диаметра от двух до двенадцати миллиметров. Первая партия штифтов диаметром четыре миллиметра запущенная в обработку вышла годной без единой потери. В дальнейшем станок работал три-четыре раза в квартал, а остальное время простаивал и пылился из-за отсутствия загрузки, за что рабочие его в шутку называли тунеядцем, потому что не работал, зато убирать приходилось.

До 1959 года я с родителями, а затем и со своей молодой семьей жил на западном поселке завода, в одной половине финского домика, на значительном расстоянии от завода. Однажды после оперативного совещания начальник производства, Виктор Яковлевич Креч, оставил меня и спросил, почему я не прибыл ночью на завод по вызову диспетчера, так ему доложили. На его вопрос я ответил отрицательно, поскольку никакого вызова не было, да и телефонной связи на дому не существовало. Мое сообщение его удивило, и он сразу предложил мне написать заявление на получение новой квартиры, на восточном поселке. Предложение меня удивило, поскольку я не мог понять, как при наличии хотя и малой квартиры, можно получить новую, да еще и благоустроенную. Мои опасения его не убедили, и он повторил свое предложение, при этом пообещал решить все без моего участия. Результатом разговора мне была выделена двухкомнатная квартира в центре поселка.

Осенью 1960 года в красном уголке цеха проходило отчетное-выборное собрание, уже завершалось обсуждение деятельности партийной организации, начиналось выдвижение кандидатов в новый состав партийного бюро, где я долгое время был ее членом. Туда вошла техничка и сообщила, что директор завода Владимир Васильевич Поляков просил позвонить ему начальника цеха Владимира Николаевича Фунтикова, который вернулся и предложил меня в состав бюро не вводить, поскольку намечается перевод на новостроящийся завод. На следующий день решился перевод меня на почтовый ящик № 30, впоследствии переименованный в Рубцовский машиностроительный завод. На тот период я проработал в одном цехе почти восемнадцать лет, в том числе в период войны два с половиной года. Директора это удивило, и он рекомендовал испытать свои возможности на новом заводе.

Трудно пришлось оставить завод, к которому я прикипел, казалось, навсегда. За долгие годы работы тракторный завод много дал стране всяких специалистов и руководителей, которые работали в разных городах: Рубцовске, Славгороде, Барнауле, Владимире, Липецке, Минске, Тольятти и др. Из автоматного цеха вышли главными инженерами: Н, Д. Гальченко, Е. Б. Шкарупа, В. Н. Либанов, А. С Земских, и В. Н. Фунтиков. Принимали участие в строительстве и становлении Волжского автомобильного завода (ВАЗ) Леонид Титович Бредихин и Шенбергер Александр Иванович, проработали они там до пенсий. Первый начальником управления труда и зарплаты, а второй заместителем генерального директора по производству. Из директоров завода получились руководители совнархоза, Всесоюзного Объединения Сельхозтехники и министерств: П.П. Парфенов, А. С. Тарасов, А. А. Ежевский, В. В. Поляков и др. В военный и послевоенный периоды Алтайский тракторный завод (АТЗ) им М.И. Калинина был единственным заводом в стране, где производились тракторы для нужд тыла и фронта. С 1952 по 1979 годы тракторостроители выпускали дизельный трактор ДТ-54, на котором поднимали целинные и залежные земли. Он завоевал популярность и любовь механизаторов в стране и за рубежом. Дальше АТЗ осваивал и выпускал новые марки тракторов для сельского и лесного хозяйств. В 1960 году он выпускал в сутки больше ста двигателей, восемьдесят тракторов ДТ-54 и двадцать трелевочных ТДТ-60. Перестроечный период похоронил достижения завода, а начавшееся падение так и продолжалось по глупости тогдашних правителей. Начиналась чехарда с заменой руководителей, которым удавалось удовлетворять свои интересы и уходить, а на их места приходили подобные. При том положении перестройка производства на выпуск конкурентной продукции не осуществлялась, все возможное для наживы расхищалось, а в 2008 году выпуск тракторов практически прекратился.