[ Оглавление ] Женщина прислонилась к дереву, вздохнула.
- Вам нездоровится?
- Нет, нет, ничего.
- Может, нужна помощь?
Она смущенно улыбнулась и, явно стесняясь, произнесла:
- Я пришла к своим тополям…
- ???
- В далеком 35-ом году их посадил мой папа, а я ухаживала за тоненькими прутиками.
В голове невольно заработал "калькулятор". Получалось, что деревьям уже 65 лет.
- Но тополя столько не живут!!
- Живут и дольше. Посмотрите, какие исполины стоят вдоль фасада шестой школы, а они старше моих.
Наш разговор проходил возле гаражей на переулке Союзном. По задней их стенке, в северную сторону, уходила ровная строчка тополей.
- Вы никогда не задумывались, почему здесь деревья высажены на задворках?
Услышав отрицательный ответ, Мария Алексеевна Шабанова начала свой рассказ.
Переулок Союзный носит свое имя давно, уже не один десяток лет. Пересекая его, тянулась через центр улица Мамонтова. Потом ее название изменили (напоминала она фамилию одного из врагов Советской власти). Дали имя известное, звучавшее у всех на устах - Карла Маркса. Как раз на перекрестке этих улиц в угловом доме поселилась семья Марии. В ту пору он считался большим, состоял из двух помещений: одной комнаты и кухни. Родители девочки перевезли свое жилье из соседнего села Антаевки и по бревнышку собрали вновь.
Жила семья дружно. Завели коровку, поросенка, огородик сажали. В округе все так поступали. Рабочие места были лишь в депо, да на элеваторе. Все население Рубцовки, хоть и небольшое, оставалось, по сути, безработным. Приходилось использовать любую возможность, чтобы прокормиться. Еще и детей рожали, не то, что в нынешние времена. Правда, и умирало их много. Из одиннадцати сестер и братьев у Марии осталось четверо.
Бесшабашные алтайские ветры на всем скаку налетали на Рубцовку. Поднимали тучи пыли, разбрасывали в стороны ошалевших птиц. Не было им преграды на степных просторах, а одноэтажные домишки для ветра-хулигана - не помеха. Вот и посадил отец в ограде тополя. Ухаживать за ними поручили Маше.
- Тогда по Союзному протекал арык с чистой речной водой, и я, не уставая, поливала деревца, - вспоминает моя собеседница. - Алей был полноводный, глубокий. Когда на лошадях переправлялись на другой берег, кони дна не доста-вали.
Воду реки пускали на хозяйственные нужды, а питьевую покупали на ко-лонке.
Два ведра стоили совсем немного - три копейки. Здание колонки, даже не здание (слишком громко сказано) - будочка, находилось аккурат напротив нынешнего магазина "Вкусный". Тетка-колонщица и работала, и жила в этой будочке. Воду отпускала строго по часам.
- Мы ей денежки по желобочку внутрь опускали, ведерки под кран подставляли. Она нам сдачу тоже по желобку отдавала и отпускала товар.
Воду ту берегли, несли домой, не расплескивая. Чтобы наледь вокруг домика была или тропинка мокрая?! Ни-ни!
Тополя тем временем подросли. Вместе с ними росла и маленькая хозяйка. В 1936-м пошла записываться в шестую школу. Все ребятишки так делали. Директор расспрашивала о семье, родных:
- Как маму зовут?
- А я и не знаю, что говорить. Отвечаю - мамой. Вот такими мы были, - улыбается Мария Алексеевна.
- Хорошо ваша школа сохранилась. Наверное, потому, что каменная?
Она залилась доброжелательным смехом. Не по силам, да и ни к чему было Рубцовке иметь несколько каменных школ. Красовалась тогда одна такая, имени С. Кирова - настоящий дворец.
- Нам до нее ни с руки добираться было. Малышня переулка Союзного и окрестностей довольствовалась деревянной одноэтажкой. Где же она стояла? - призадумалась и потянула меня к ближайшим домам. - Да, вот здесь, где сейчас погреба во дворе пяти-этажек.
В школе получали знания за первый и второй классы. "Старшеклассники", то бишь третий и четвертый классы, ходили в филиал в конце Союзного переулка на улице Комсомольской (тогда Вокзальная). Вместе со школой в нем располагалась контора "молоканки". Это здание сохранилось до сих пор. Почерневшее от времени оно еще несет свою службу, поменяв специализацию. Говорит об этом совсем не вяжущаяся со старыми стенами вывеска "Мебель".
Так бы и шла ни шатко, ни валко жизнь затерянного в алтайских краях села. Неизвестно, как повернулась бы судьба обделенного цивилизацией местного населения. Но пришла война. И потянулись в Рубцовку эшелоны с эвакуированными заводами и людьми. Отец Маши ушел на великую битву. Попрощавшись с домашними, обнял тополя.
- Словно чувствовал, что назад не вернется, - вздохнула рассказчица.
В несколько раз увеличилось население Рубцовки. Переселенцам определяли дома для постоя. Всю войну в их доме принимали беженцев из России. Как только съехали ленинградцы (их определили во вновь возведенные для заводчан дома с квартирами-клетушками), поселились моск-вичи, потом полтавчане… Великая Отечественная, как громадным ковшом, перемешивала людей, перемещая с места на место.
- До чего же мы дружно жили, - вспоминает Мария Алексеевна. - Не завидовали друг другу. Помогали. Как-то украли у нас и постояльцев хлебные карточки, сразу в начале месяца. Ну, совсем как в фильме "Место встречи изменить нельзя". Ох, и наплакались! И потом доставали любую еду, где только могли. Приносили в общий котел, никакой малости не утаивали.
В 1943-м Маше пришлось идти в железнодорожное училище. Хотела вы-брать другую специальность, но война сама распределяла профессии. Молодежь посылали туда, где ее труд был наиболее необходим. Так и стала девчушка слесарем-автоматчиком. Следила за состоянием тормозов железнодорожных эшелонов.
- Наше дело такое было: старший идет вдоль состава, осмотром занимается. Мы неполадки ремонтируем, колодки меняем, проверяем тягу. Работали по сменам. Я даже могла позволить себе на танцы сходить.
Наверное, это очень смешно - танцевать в валенках. Но молодые девчата и парни никаких неудобств и комплексов не испытывали. Кружили, неуклюже переставляя ноги, в вальсе. Задорно выделывали хитроумные па в быстрых плясках. Мама Маши частенько сетовала:
- Только валенки тебе справила, а ты уже дырок наделала. Не пущу в "Муравейник"!
"Муравейником" звали танцплощадку в подвале педучилища. Там был госпиталь, потом общежитие АТЗ.
И волновали девушек обычные заботы: красоту на голове соорудить такую, чтоб парни в "Муравейнике" от восхищения попадали. О химической завивке слыхом не слыхивали.
- Представьте, сидит женщина, у нее из головы во все стороны штыри с намотанными волосами торчат. Прямо мина морская! - шутит Мария Алексеевна.
Радовали те кудельки своих обладательниц не один месяц. Бывало, прибежит Маша с работы, кудряшки водичкой намочит, чтоб курчавились сильнее. Шапку-ушанку сменит на фасонистую беретку, и - в "Муравейник". А на дворе зима, мороз щиплет щеки. Пока добежит, кудельки на морозе заледенеют и переливаются хрустальным звоном. Мама еще дочкиной телогрейке "фасон придаст": ушьет в талии, светлую строчку по швам пустит. Наденет ее Мария, в зеркальце посмотрит - ну, чем не модница.
Яркий свет льется сквозь листья тополей. Прожилки прямыми тропинками разбегаются по зеленой поверхности. Солнечные зайчики слепят глаза.
- Знаете, листочки-ладошки ночью, освещенные большой, полной луной, совсем не такие, как днем. Мы с моим милым часто на них любовались. В 1953 году нам пришлось уехать из Рубцовска почти на сорок лет и почему-то именно это воспоминание было самым щемящим и нежным. Нигде больше нет таких ночей, тополей, простора. А, может, юности в других местах уже не было…
[ Оглавление ]